Марк Р. Эллиотт

(Mark R. Elliott, “The Trauma of the Soviet Era.”)

Примечание редактора: Те, кто отправляется в страны бывшего социалистического лагеря, чтобы свидетельствовать там о благодати и милости Божьей, должны понимать, какие серьезные психологические травмы пережили народы этих стран за последнее столетие.

Всеобъемлющая трагедия

Масштабы трагедии России двадцатого века трудно описать. Как отмечает КэтринМерридейл в статье «Смерть и память в современной России» (Исторический журнал 42, 1996, 4), практически каждая российская семья лишилась хотя бы одного из своих членов в ходе Первой мировой войны и последовавших за ней кровавых событий, что создало «прецедент, который не раз повторялся в последующие десятилетия». Тяжелые испытания выпадали на долю каждого без исключения поколения: Первая мировая война, революция, Гражданская война, голод, коллективизация, политические репрессии, включавшие в себя чистки, массовые аресты и ссылки, затем Вторая мировая война и насильственное присоединение к социалистическому лагерю государств, граничивших на Западе с СССР. Все это принесло огромные страдания, разрушения и смерть народам России. Общее число погибших за эти годы превышает 60 миллионов человек. Положение ухудшалось еще и тем, что во времена советской власти люди старались не говорить вслух о смерти, страданиях и личных драмах (физических и моральных) из-за боязни оказаться репрессированными. По словам профессора Мерридейл «личная боль ушла в подполье» («Коллективный разум: травма и контузия России двадцатого столетия» Журнал современной истории 35, №1, 2000, 46-47).

Массовые политические репрессии советских времен включали в себя ночные аресты, допросы, пытки, заключение в лагерь, ссылку или смерть. Арест одного из членов семьи неизбежно сказывался и на других ее членах. Супруги, обвиненные в «соучастии», также подвергались аресту или, по меньшей мере, лишались работы, дети нередко попадали в детские дома. При этом государство запрещало публично выражать скорбь, по этим ужасным, спровоцированным политическими интригами, утратам. Как отмечает психиатр Джейкоб Линди «оставшиеся в живых жены, лишенные возможности получать какую-либо информацию или публично оплакивать своих мужей, старались стереть из памяти своих детей всякие воспоминания о родственниках, утраченных в ходе репрессий… И скорбь, и плач были под арестом» (Джейкоб Линди и Роберт Джей Лифтон, изд. За невидимыми стенами: Психологическое наследие постсоветской травмы, врачи Восточной Европы и их пациенты» Нью-Йорк: Brunner-Routledge, 2001, 24).

Те, кто избежал ареста, продолжали страдать от атмосферы всеобщей подозрительности, царившей в советскую эпоху. Страх перед «стукачами» разрушал доверие не только между коллегами по работе и друзьями, но нередко и внутри семей. Дети, сообщавшие властям о подозрительном поведении родителей, становились героями. Вследствие всего этого, люди стали привыкать – перефразируя известное выражение Вацлава Гавела – «жить по лжи» (Жить не по лжи Лондон: Faber&Faber, 1979, 52).

Люди стали считать нормальным и естественным несоответствие политических лозунгов и фактов, официальных сообщений прессы и истины, поведения в обществе и личного мнения. Лицемерие и обман стали нормой жизни, а определенная степень паранойи и шизофрении – постоянными спутниками миллионов обыкновенных граждан.

Ложь закончилась, неясность продолжается

Затем в конце 1980-х гг. введенная Горбачевым гласность стала разоблачать один миф за другим, разрушая авторитет не только политической элиты, но также отцов и дедов, которые теперь воспринимались молодым поколением как соучастники царившей в те времена Лжи. К сожалению, вместе с падением коммунистического режима страдания народа не закончились. Скорее наоборот. Хотя теперь было можно говорить правду, зато не стало работы, а порой и куска хлеба. Кроме этого, старые межнациональные противоречия, усердно подавляемые во времена социализма, вылились в волну насилия и открытые гражданские войны на Кавказе и Балканах.

Психиатр Джейкоб Линди отмечает, что в СССР и странах социалистического лагеря совершенно игнорировалось то, что во имя светлого коммунистического будущего сотням миллионов человек были нанесены тяжелейшие травмы. Здесь «перлюстрировались документы, задерживались письма и осуждались те, кто выказывал какое-либо недовольство. На личном уровне, это выражалось в том, что нарушались традиции, уничтожалась память, а рассказы о покойных становились просто-напросто опасны» (Линди и Лифтон, За невидимыми стенами, 32). В декабре 1997 г. британская исследовательница Кэтрин Мерридейл выступила инициатором проведения в Москве конференции, на которой присутствовали психологи, социологи, демографы, сотрудники гуманитарных организаций и один православный епископ, собравшиеся для того, чтобы обсудить влияние многочисленных травм двадцатого столетия на современную Россию. Возможно, как убеждены многие россияне, именно природная сила характера позволила миллионам жителей России пережить голод, войну, репрессии и т.д., «не впав в отчаяние и нервный паралич» (Мерридейл, «Коллективный разум», 47). В то же время, данные недавно открытых советских архивов документально подтверждают, что большое число людей все же впадало в отчаяние, хотя сведения о количестве самоубийств и психических расстройств тщательно скрывались от общественности. Профессор Мерридейл отмечает, что советская система «с нетерпимостью относилась к любому виду неполноценности в человеке, в ней не было места для страдающих психическими расстройствами. Мы не знаем, сколькие из них погибли без соответствующего ухода и справедливого обращения. Это одна из многих, еще неисследованных областей сталинской катастрофы» (Там же, стр. 54). Многие на Западе сомневаются в том, что безмолвие и стоицизм – лучший вариант поведения перед лицом неописуемых человеческих страданий (как считают русские), в ответ на это один русский православный епископ отметил: «У нас свои способы того, как пережить беду. Возможно, вам (на Западе) стоит задуматься, оказались бы ваши способы столь же эффективными, если ваши народы пережили нашу историю» (Там же, стр. 55).

Марк Р. Эллиотт директор Глобального центра Высшей школы богословия Бисон Сэмфордского университета, Бирмингем, Алабама, а также главный редактор Вестника служений и церквей Восток-Запад.